Кризис наших либеральных демократий укрепляет позиции Кремля, делая его опасным противником, о котором нас предупреждают MI5 и НАТО.

Однажды Ленин сказал: «Капиталисты продадут нам веревку, на которой мы их и повесим». Владимир Путин — это не Ленин, а его режим — во главе с элитой, которая пользуется всеми привилегиями олигархов и офшорными счетами — вряд ли можно охарактеризовать как антикапиталистический. Однако в рамках новой конфронтации России с Западом стратегия Кремля заключается в том, чтобы использовать слабые места и смятение Запада и демонстрировать воинственный настрой, будь то на Украине, в Сирии или в киберпространстве. Возможно, именно поэтому глава MI5 предупредил о необходимости дать отпор агрессивному вмешательству России.

Ленин не является идеологическим гуру Путина. Иностранцы, будь то государственные чиновники или инвесторы, которые не раз встречались с Путиным, иногда говорят о его особом прагматизме (даже Ангела Меркель однажды сказала, что он «живет в ином мире»). Если он чувствует сильный отпор, он адаптируется. Но если он находит слабые места, он сразу же наносит удар по ахиллесовой пяте.

Нет никаких сомнений в том, что Россия перешла в наступление. С 2014 года, когда она отправила своих военных на Украину и аннексировала часть ее территорий, и с тех пор, как стало ясно, что ее действия в Сирии открыто направлены против инициатив Запада, «российская агрессивность» превратилась в одну из главных тем официального политического дискурса на Западе. Однако помимо рассказов о российском ядерном потенциале, демонстрации новейших видов оружия и активации целой армии интернет-троллей, режим Путина делает ставку на то, что западные демократии проявят нерешительность и не смогут оказать по-настоящему мощного сопротивления.

В сущности, он ждет, когда ему дадут ту самую веревку. Брексит стал одним из ее отрезков, поскольку, с точки зрения России, выход Соединенного Королевства из Евросоюза способен расколоть Запад. Другим отрезком стал подъем популистских движений националистического толка в Европе и других странах, потому что их программы перекликаются с нелиберальной идеологией Кремля, что позволяет ему приобретать ценных союзников. Радикальный левый антиамериканизм тоже отлично вписывается в эту картину, как это было несколько десятилетий назад, когда пацифисты Запада устраивали массовые демонстрации в тот момент, когда восточный блок разворачивал свои ракеты в период холодной войны.

Как бы парадоксально это ни было, европейские ультраправые и ультралевые движения объединяются друг с другом, когда речь заходит о России. Ультраправых привлекают «достоинства» Путина: их восхищает его образ сильного лидера, ультраконсервативные христианские ценности, которые он исповедует, и враждебность по отношению к мусульманам. Ультралевые видят в нем лидера, которого несправедливо демонизируют, аутсайдера, который способен противостоять великому злу «западного неоимпериализма» — каким бы ни было собственное поведение России. Неспособность таких политиков, как Джереми Корбин (Jeremy Corbyn) и Жан-Люк Меланшон (Jean-Luc Melanchon) (ближайший эквивалент лидера лейбористов среди французских левых политиков), открыто осудить истребление сирийских мирных граждан в Алеппо российскими военными указывает на их беспечность или молчание, которыми Москва стремится воспользоваться.

В течение 15 лет Запад был сосредоточен исключительно на угрозе международного терроризма. Теперь ему необходимо сосредоточиться еще и на угрозе, исходящей от конкретного государства. Истинная сущность и масштабы российской угрозы, а также то, что с ней необходимо делать, до сих пор активно обсуждаются в Европе и в США. Однако заявлять, что НАТО и западные агентства безопасности намеренно преувеличивают угрозу, исходящую от России, чтобы добиться свои целей (к примеру, увеличить свои бюджеты), значит просто обходить проблему, которую невозможно отрицать.